Прошлым летом нам необыкновенно повезло с дачей. Ломать голову, куда бы отправить бабушку сдвумя детьми, было не надо. Судьба предоставила возможность пожить в роскошном особняке, да еще и бесплатно. Наши знакомые — хозяева огромных хором — отправлялись в заграничную командировку на четыре месяца и попросили нас у них пожить, чтобы кормить элитного кролика, круглогодично проживавшего в загородном доме, ну и пропалывать-поливать сад в случае необходимости.

Через два дня (долго нас упрашивать не пришлось) мы уже жили в Редькино. Дети сразу перезнакомились с ближайшими соседями, чему все были рады. Ведь на даче взаимовыручка нужна, да и ради совместной безопасности неплохо знать соседей хотя бы в лицо.

Соседкой в доме справа оказалась дама семидесяти лет, вдова министра. Она жила в Редькино безвыездно последние 10 лет. Изредка ее навещали взрослые дети и внук, поэтому для общения со «свежими лицами» (так стала называть нас Анна Тимофеевна) она была открыта. «Открытость» оборачивалась тем, что дети целыми днями пропадали в ее доме.

— Гоните их, Анна Тимофеевна. Их бесцеремонность границ не знает, — извинялась я, с трудом заставляя детей вернуться на нашу территорию.

Если честно, я б и сама от Анны Тимофеевны не уходила. Ее дом был особенным. Мне он казался ожившей декорацией к фильму из жизни 50-х годов. Тяжелые кожаные кресла, диван с валиками в белых полотняных чехлах, зеленые бархатные портьеры, оранжевый абажур с кистями над круглым дубовым столом. На отдельном столике, покрытом белой скатеркой с вышивкой ришелье, покоился в чехле немецкий аккордеон. Почти ежевечерне Анна Тимофеевна на нем играла, наполняя дачную тишину звуками вальсов Шопена и «Амурских волн».

— Если не буду упражняться, подагра суставы на пальцах сгрызет, — будто извиняясь за разрушение тишины, говорила Анна Тимофеевна.

Однажды вечером, зайдя к ней в поисках детей, я застала всех троих за шитьем нарядов для старинной куклы. Анна Тимофеевна прилаживала пуховое куриное перышко к крошечной шляпке, а Маша и Витя сосредоточенно вставляли нитки в иголки.

Круглый стол под оранжевым абажуром был завален кукольными платьями: кружевными и шелковыми, бархатными и кисейными. Нарядов было не меньше сорока.

— Мамочка, мамочка, — бросились дети. — Смотри, что Анна Тимофеевна сшила сама!

— Да тут каждый наряд от кутюр, ручная работа! Сколько труда затрачено на каждую вещицу… — похвалила я.

Мое восхищение Анна Тимофеевна поняла по-своему.

— Не считайте меня выжившей из ума старухой, которой некуда девать свободное время, поэтому и шьет она приданое кукле. У этой игрушки мистическая судьба…

И Анна Тимофеевна поведала мне историю, которую я перескажу вам.

До войны Аня жила в Москве, на Арбате, в доме рядом с антикварным магазином. В этом магазине никогда не было очередей, не толпились люди, как, например, в гастрономе напротив. Хотя витрина антикварного была завораживающе красива. Там стояли огромные, как жерла пушек, вазы, расписанные красными драконами и синими цветами, шкатулки, из полуприкрытых недр которых тянулись нити жемчужных бус. Но главным украшением витрины, по мнению семилетней Анны, была кукла. Было совершенно непонятно: можно ли с ней играть или нет? У куклы было тонкое фарфоровое лицо и хрупкие ручки с тонюсенькими пальчиками. Ее платье напоминало кринолин придворной дамы. Маленькую головку венчала шелковая шляпка с сетчатой вуалью. Никакая другая кукла из виденных Аней прежде не могла по своей красоте сравниться с этой.

Аня подолгу простаивала у витрины, мечтая хотя бы подержать куклу в руках, но мама сказала, что продавцы магазина вряд ли это позволят сделать девочке. «Вещь старинная и очень дорогая!»

Аня ежевечерне умоляла родителей купить ей куклу-даму, но мама с папой не обращали на мольбы никакого внимания. А потом им и вовсе стало не до куклы. По радио объявили, что началась война. Через два дня отец ушел в военкомат с небольшим фанерным чемоданчиком, и это утро было последним, когда Аня его видела.

Взрослые часто говорили о необходимости переезда, произнося новое, не употребляемое раньше слово «эвакуация», но в окружающей жизни города мало что пока изменилось. Ходили трамваи, в кинотеатре рядом с домом крутили комедии, тополя пускали по ветру клочки щекочущего нос пуха, девчонки во дворе прыгали в «классики». И вдруг… Вдруг в витрине антикварного исчезла кукла!

— Ее купили вчера вечером, — сообщила равнодушно Ане продавщица, не заметив в глазах девочки отчаяния от ужаса потери. — Ее купил один человек для своей дочери…

У Ани мелькнула фантастическая надежда: это был ее папа! И перед уходом на фронт решил купить ей куклу!

Аня побежала домой. Колошматя ногой в ботинке в дверь собственной квартиры, она неожиданно замерла от горькой догадки: папа уехал месяц назад, а куклу купили вчера. Значит, это был чужой папа.

Аня плакала так долго, что поднялась температура. Маме пришлось съездить за бабушкой, потому что с больной Аней надо было кому-то сидеть. Бабушка искренне разделила горе Ани. Она сидела рядом, на кровати, легонечко гладила прохладной мягкой рукой детское лицо с заложенным от слез носом и тихо приговаривала: «Будет эта кукла у тебя когда-нибудь. Обязательно будет. Любые желания сбываются, если хотеть их очень-очень сильно. Только сбывается желание не сразу, а тогда, когда ты его от себя отпустишь, а еще лучше, если на время забудешь о нем… Тогда и сбудется».

— Да как же я забуду свое желание, если оно самое большое на свете! Больше всего на свете я люблю эту куклу!

— Ну как же оно может быть самым сильным? Разве ты не хочешь, чтобы папа побыстрей вернулся? Если и ты, и я, и мама будем сильно…

Засыпая под бабушкин шепот, Аня все равно думала о кукле. Где она? Где та девочка, что стала обладать ее сокровищем?

Потом была эвакуация, жизнь в маленьком поселке Дюртюли в Башкирии, учеба в школе, сообщение от военкома, что отец погиб смертью храбрых в боях за освобождение Праги.

Весной сорок шестого они вернулись в свою старую арбатскую квартиру, но о кукле Аня все еще помнила, хотя плакать в тринадцатилетнем возрасте о том, что кукла-мечта досталась кому-то другому, считала уже и смешным, и постыдным.

Студенткой последнего курса биофака МГУ Анна вышла замуж за сокурсника, который вскоре сделал отличную партийную карьеру, дослужился до министра.

Анна родила сына, Вадика, который уже давно вырос и стал дипломатом. Вот уже и внук стал студентом…

Когда сын с невесткой уехали в заграничную командировку на три года в Сирию, ставшая уже к тому времени пенсионеркой, Анна Тимофеевна заскучала. Но оказалось, что скучать вместе с матерью невестки, говоря по-русски, сватьей, было веселее.

Анна Тимофеевна нашла в лице тещи Вадика задушевную подругу. Многое было у пожилых женщин общим. Оказалось, что обе родились на Арбате, только жили в разных концах улицы. Анна Тимофеевна и Любовь Петровна часами разговаривали по телефону, когда недомогания или непогода мешали им встретиться. Дети когда-то долго пытались их подружить, покупая «мамам» билеты для совместного похода в театр, но, когда это делалось намеренно, дружбы не получалось. А вот тоска по уехавшим за границу детям объединила, сблизила. Три лета они провели вместе на даче за варкой варенья и сушкой яблок, а зимой даже выехали как-то раз вместе в подмосковный санаторий. На «профилактику», как шутили подруги.

Но это было давным-давно… Дети вернулись и уж сами скоро станут пенсионерами.

— Только вот Любочки моей нет уже пять лет. Инсульт, — опуская подробности ухода за больной подругой, выдохнула Анна Тимофеевна. — Через полгода Вадик попросил меня помочь разобрать вещи Любочки. Перебрать, раздать, выбросить ненужное. Невестке Танечке было слишком больно этим заниматься. Как будто мне это было легко… И на антресолях в коробке из-под обуви я нашла свою детскую мечту: куклу, которую чужой папа купил чужой девочке.

Я уж и не вспоминала о ней лет пятьдесят. А увидела эти фарфоровые ручки, изорванное платье, смятую шляпку и разревелась, как в детстве. Чуть до гипертонического криза себя не довела. Вот и не верь после этого в исполнение заветных желаний… Я сказала тогда бабушке, что сошью своей кукле 100 платьев. «Верю, верю», — приговаривала бабушка. Вот я и стараюсь ее не обмануть.

История с куклой вам наверняка покажется выдумкой. Так вот, чтобы вы поверили, я попросила разрешения у Анны Тимофеевны куклу сфотографировать. А знаете, на спине у куклы есть клеймо немецкого мастера. Как она попала в Россию, кто с ней играл в позапрошлом веке, мы вряд ли узнаем, хотя уверена: и эта часть ее истории полна мистики.

Н.А., Москва, "Аргументы и Факты"  http://gazeta.aif.ru